В 2025 году итальянское издательство Prinp Editoria d’Arte 2.0 представило книгу Unseen Battlefields. Parte I — издание, которое выходит далеко за рамки традиционного фотопроекта. Это комплексный художественный жест, сочетающий книгу и выставочную практику, где инфракрасная фотография полей великих сражений становится инструментом не только визуального исследования, но и рефлексии о памяти, истории и культурной травме.
Автор проекта — Арсен Ревазов, писатель, арт-фотограф и предприниматель. Его роман «Одиночество-12» (2005) стал российским и европейским бестселлером. Как художник он работает с инфракрасной пленкой и редкими пленочными техниками, исследуя границы видимого и невидимого, индивидуальной и коллективной памяти.
Последние годы Ревазов сосредоточен на проекте Unseen Battlefields, где документальность ландшафта соединяется с художественным высказыванием о войне и ее наследии.
Впоследствии проект превратится в роман «Красная комната войны» (War’s Red Room). В распоряжении «Сегодня» есть главы романа — о тех самых знаменитых сражениях. Вскоре мы начнем публикацию этих историй — битва за битвой.
Накануне мы поговорили с автором о том, как родилась эта идея, и о том, что в сущности значит война.
Расскажи об идее. Как все началось?
– В марте прошлого года я сидел в маленьком московском ресторане с Ниной Гомиашвили, которая в 2020 году была куратором моей выставки Invisible Light в Третьяковской галерее, Она сказала: у меня есть для тебя идея: «Сними серию полей сражений, как они сейчас выглядят, в своей инфракрасной технике. Остраненно, волшебно и страшно». Я чуть не выронил чашку с кофе. Мне сразу стало ясно, что это — гениальная идея. Что нет лучше способа обессмысливать войну. Не осуждать, — это все умеют, а именно обессмысливать. Осуждать – это этическая позиция. Актуальная, очевидная, но банальная. Хуже того, сегодня — откровенно конъюнктурная. Обессмысливать – это интеллектуальная позиция. Причем совершенно не очевидная. Мы говорим о великих битвах, или изменивших ход истории или имевших огромный потенциал изменить ее. Но сложность задачи меня только раззадорила. Про это есть не самое не самое известное высказывание Нильса Бора: «Есть два вида истины — тривиальная, которую отрицать нелепо, и глубокая, для которой обратное утверждение — тоже глубокая истина».
Единственное, что меня смущало, — я ненавижу смерть. Как я буду чувствовать себя в местах, где десятки тысяч людей мучительно расставались с жизнями? Я не могу сказать, что я очень впечатлительный и верю в призраки, но все же… Тем не менее, я согласился. Заодно подумал, не поможет ли арт-терапия преодолеть в себе этот идущий с детства страх смерти.
И что ты сделал первым делом?
– Это был март, и надо было срочно снимать Сталинград. Пока снег не сошел и пока я был в России. Прямо срочно. Инфракрасной камеры у меня с собой не было, она осталась в Тель-Авиве. Но в Москве лежала пленочная камера Linhof Technorama 612, немецкая панорамная, с сумасшедшей оптикой. Я нашел к ней инфракрасный фильтр, купил инфракрасную пленку, которая по счастью еще продавалась в России, сел в поезд до Волгограда и поехал снимать Сталинградскую битву. Всю ночь меня немного трясло, хотя призраки не снились. А когда приехал на место и взялся за работу, то вроде бы все почти прошло. Снял, сам проявил пленку. Посмотрел на негативы, понял, что все получилось.
Я еще лет семь назад перешел на цифру, на инфракрасную цифровую камеру, но до этого я долго снимал на пленку, и для меня эта техника — абсолютно родная.
Расскажи о других особенностях съемки.
– У любого художника вопрос о почерке, стиле, подходе, манере, языке, технике — можно еще пять синонимов подобрать является одним из ключевых. Так чтобы некий абстрактный эксперт мог посмотреть издалека и сказать: «А, ну понятно, это же Х». В английском для этого есть хорошее выражение Distinctive Look. В современной фотографии появление сотен миллионов фотографов со смартфонами эту задачу, мягко выражаясь, усложнило.
Я бы хотел надеяться, что мои фотографии имеют необходимую узнаваемость. Дело не только в инфракрасной съемке, но и в очень специфических параметрах экспозиции. Я пытаюсь добиться существования в кадре и макро-, и микроконтраста одновременно. Макроконтраст — это обычный контраст. Насыщенность кадра оттенками черного и белого. Он создает общий эмоциональный фон работы. А вот микроконтраст, особенно в сочетании с макроконтрастом — это штука сложная. Речь идет о проработке суммы родственных по оттенку деталей. Например, у тебя в кадре дерево с листьями. На кадре есть светлый лепесток, совсем светлый лепесток, почти невидимый лепесток, и у каждого из них еще десятка два своих тонких оттенков. Если вытянуть микроконтраст, то все эти лепестки различаются на дереве, и дерево от этого как будто светится. Если такое же огромное количество оттенков передать в облаке, особенно на фоне темного неба — оно будет казаться объемным. В общем, с микроконтрастом работать сложно.
Как дальше развивался проект?
– Меня, точнее мой проект, еще до его завершения, полюбила одна миланская галерея The Raffaella De Chirico Contemporary Art Gallery. Она пригласила принять участие в MIA Foto Fair в этом году в апреле и так как проект еще не был завершен, она предложила разбить его на части и представить сначала Часть №1. А поскольку куратор оказалась поклонницей моего романа (в Италии Longitudine-12, «Одиночество-12», в свое время была довольно популярной), то она предложила написать достаточно длинный авторский текст к каждой битве чтобы получилась настоящая книга. К этому времени я успел уже снять 11 разных полей сражения и, естественно, перед каждой съемкой я читал о битве все, что мог найти. Поскольку все битвы известные, я чуть не утонул в источниках. И в процессе понял, что нигде не смог прочесть внятного описания битвы. Ни у историков, ни в Википедии. Так чтобы я прочел и сказал: «Вот, теперь я понял, как там все это происходило». Если перевести это на фото-кино-язык, то я не смог нигде найти рассказ ни об одной битве, где гармонично сочетаются общий, средний и крупный планы и так, чтобы все это было изложено человеческим языком. Я решил попробовать.
Сложно было писать?
– Да, очень. Я понял, что задача коротко и ясно изложить причины войны, конкурирующие планы на битву полководцев, сам ход битвы и то, что получилось в результате, особенно используя все три ракурса — общий, средний и крупный — создать истинный эффект присутствия на поле битвы с пониманием, что в какой момент происходит — это действительно сложная задача. А дальше мне нужно было придумать язык, которым все это должно быть написано, так, чтобы он отличался от других авторских текстов — собственно перед писателем стоит такая же задача, как и перед художником, только distinctive look надо поменять на disctinctive voice. На это, включая глубинные погружения в источники, ушло несколько месяцев. Тут меня побеспокоила хозяйка галереи Raffaella и спросила, что я себе думаю. Я понял, что до сдачи книги в печать остается пара недель, и ужаснулся.
Пришлось завершить эксперименты с поиском этого самого авторского голоса, сесть и писать все подряд — как выйдет, так выйдет. Подводить галерею я очень не хотел. Но эксперименты прошли вроде бы не зря. Тексты начали получаться достойные. Но получались они медленно. У меня процесс такой: источники откладываются в сторону и на экране появляется первая версия текста. Затем я его правлю в компе, потом распечатываю и начинаю править ручкой на бумаге. Потом вношу правку, читаю вслух — с голоса слышны те шероховатости и нестыковки, которые были не видны ни на экране, ни на бумаге. Я правлю то, что услышал и распечатываю очередную редакцию еще раз. Читаю и опять вношу правки. Обычно уже финальные.
Словом, последние две недели я работал по 12-14 часов в день. Но в данном случае на сдаче текста издательству история не закончилась — нужно было еще самому переводить все это на итальянский, потому что на переводчика времени уже не оставалось. Времени хватало только на редактора.
Как справился с переводом?
– Я бы не справился. У меня не идеальный итальянский. Но мы живем в великое время. Я взял сразу три движка ИИ: GPT, Gemini и Claude. Каждый из них сделал перевод одного и того же текста, и я все три варианта отправил редактору издательства, который, кстати не знал русского. Редактор посмотрел и сказал: «Gemini — победитель». Потому что у него на пяти страницах оказалось всего пять правок. А у остальных — переписывать чуть ли не все заново.
Потом, уже в процессе перевода я понял, что Gemini работает необычным образом. Если загружать в него короткие куски текста — один-два абзаца, то он каждый предыдущий отрывок начинает трактовать как промпт для следующего. То есть он сам, без дополнительных промптов с моей стороны обучается по ходу перевода. И каждый следующий кусок выходит все лучше и лучше. Это меня прямо восхитило — даже при моем уровне знания языка, я видел, как качество перевода растет буквально на глазах. Я начал использовать эту фишку и прогонял первые несколько абзацев каждого текста по второму разу уже в самом конце. Они получались определенно лучше.
То есть ИИ реально участвовал в книге?
– В переводе — участвовали только он и редактор. Но в написании — нет. Любой ИИ — выдает отстойный казенный банальный скучный и тупой текст, никакие промпты не помогают. Впрочем, это для меня была не новость. Но тем не менее, один раз я все-таки заставил Gemini написать кое-что самостоятельно. Когда мне оставалось ровно три часа до сдачи последнего текста проекта, а часы показывали полночь (к этому времени уже несколько дней подряд работал жесткий конвейер «я — редактор — верстальщик», и мне запретили сдать текст утром), оставалась только битва при Лепанто. Битва в свое время считалась главной битвой 16 века, 750 кораблей с двух сторон, первая победа европейской коалиции во главе с Венецией над турками. В Палаццо Дукале висит картина битвы при Лепанто. Холст, масло. Размер 13 метров в длину и пять в высоту. Не думаю, что в мире существуют картины на холсте большего размера.
Но сегодня все, что помнит про эту битву просвещенное человечество, это тот факт, что один из молодых лейтенантов сил коалиции, командующий скромным отрядом из 10 человек, получил в ней ранение в левую руку пулей из турецкой аркебузы. Рана зажила, но левая рука у него с тех пор работала очень плохо. Лейтенанта звали Мигель де Сервантес, поэтому на месте битвы стоит памятник именно ему.
Поскольку времени уже не оставалось я сказал Gemini: «Напиши текст в стиле Сервантеса про битву при Лепанто». Gemini написал какую-то банальную фигню, зато сразу попал в стиль — пародийный, велеречивый, псевдо-пафосный. Прямо Дон Кихот as it's best. Ну тогда я сделал не меньше десяти промптов, чтобы вытащить подробности, убить банальности и, в конце концов, получился очень приличный текст. Но по-русски. Тут же появилась новая интрига. Как Gemini переведет этого русского Сервантеса на итальянский? Сил у меня не было, я отправил текст как есть, а на следующий день, уже после сдачи всей книги в верстку робко спросил редактора как получилось? Он сказал: «Отлично, вылитый Сервантес».
Как проект принимают?
– В Милане выставка прошла очень успешно. Ко мне на стенд подошла директор Paris Photo [крупнейшая международная ярмарка фотографии, которая проходит в Париже в Гран-Пале каждый ноябрь], и пригласила делать презентацию второй части проекта там. Было много прессы, и Esquire, и Corrierre Della Sera и Arte — какие-то телеканалы, все не перечислить. И сейчас у галереи несколько предложений о выставках в Роттердаме, Нью-Йорке, Вероне, еще где-то.
В итоге я оказался в топах, вошел в шорт-лист и дошел до финала Premio BNL на MIA Photo Fair. Галерея подала туда мою работу про битву при Дьен-Бьен-Фу. Она стала центральной, хедлайнерской: именно эта фотография была на обложке книги.
В финале я занял второе место. Честно говоря, это было ожидаемо: работа посвящена главному позору французского оружия – французы проиграли битву при Дьен-Бьен-Фу удивительно бездарно, о чем я честно написал. А в жюри сидели французы, BNL — французский банк. Понятно, первого места мне не дали. Но факт израильтянина, с темой французского поражения — в призах говорит, что арт-мир еще не совсем обезумел.
Я много думаю, что память о военных действиях, о войне, например, советско-российская монументомания… Как ты прослеживаешь в своем проекте антимонументную историю?
– Нет, честно. Если есть монумент, я его снимаю. Я не буду его игнорировать и исключать из кадра. Где капуста – там капуста, где монумент – там монумент. Все как есть.
В Марафоне, например, стоит небольшая ложно-греческая колонна XIX века, рядом табличка, а дальше — капустное поле. Я снял это поле, как главный кадр, оно фактурное, на инфракрасной пленке выглядит идеально. Но и колонна вошла на сферическую панораму.
В Ватерлоо — автобусы с туристами ездят кругами. Там насыпали огромный искусственный холм. На холме стоит лев размером существенно больше динозавра. Можно снять голое поле без монумента? Можно, а зачем? Педантично доказывать бессмысленность войны? Да ну. Неужели лев добавляет войне смысла?
В Каннах никакого пафоса— скромный музейчик, на месте битвы охраняемые раскопки. А есть и такие поля, где ничего нет вообще: просто трава или огород, и все.
Какая разница? Все равно вокруг облака, синее небо. А под тобой закопаны десятки тысяч людей. Это производит жуткое впечатление. Вообще настроение до съемки ужасное. Особенно накануне. Но начинаешь снимать — все куда-то уходит. Ты как будто излечиваешься. Потом новая битва — и все по новой. Хотя, кажется с каждой следующей битвой мне становилось каждый раз чуть легче по сравнению с предыдущей. А потом перерыв в съемке — и все по новой. Опять холодок по позвоночнику и начинаешь бояться призраков.
Ты говоришь, что кости после сражений лежали прямо на полях?
– Обычно после сражений никто толком никого не хоронил. На поле лежат десятки тысяч трупов. Кому их хоронить? В Бородине, например, похоронная команда пришла только зимой, и кости потом еще несколько лет валялись прямо на поле. Обычно победители после битвы собирали оружие — оно стоило денег. Но и то делали это не слишком тщательно: многое оставалось в земле. Сейчас это все находят с металлоискателями «черные» копатели. Иногда и археологи подключаются. На Куликовом поле, например, археологи долго искали следы битвы — наконечники стрел, обломки оружия — и десятилетиями ничего не находили. Кто-то начал говорить, что битвы такого масштаба вообще не было, кто-то настаивал, что битва была, но оружие было собрано сразу после битвы. В конце концов, нашли точное место, оказалось, что речной рельеф изменился и искали не совсем там. Куликовская битва, кстати, в проект не вошла.
А почему?
– У меня есть две русских битвы – Сталинград и Бородино. Куликовская битва – велась не понятно с кем. Мамай не был лидером Орды, он даже ханом не был, он был темником, по сути самозванцем. Тогда в Орде была междуусобная война, Великая замятня. А потом пришел хан Тохтамыш, настоящий Чингизид. Он сжег Москву, а Дмитрий Донской убежал в Нижний Новгород. Битва ничего не поменяла. Русские татар били и до Куликова поля, а дань продолжали платить и после.
Вообще, по какому принципу ты отбираешь битвы?
– Принцип очень простой: я беру самые главные битвы мировой истории. Те, которые формально должны были в ней что-то изменить. Время — великий редактор человеческой памяти. А память нуждается в героях больше, чем в напоминаниях о боли и крови. Страдания вытесняются, и на месте страшной во всех смыслах битвы рождается легенда о чистых подвигах. А мне хочется просто рассказать о том, как это было и к чему это привело.
За время работы над проектом твой взгляд на войны менялся?
– Не сильно. Скорее наоборот. Я укреплялся в мысли о том, что эти узаконенные массовые убийства бессмысленны, хоть и неизбежны. Но из-за того, что я перед каждой битвой чувствовал себя довольно встревоженным, точнее нервным, у меня начали пробуждаться какие-то защитные механизмы. Я начал понимать, что это неизбежность — ложная. Хуже того, сознательно навязанная. Она навязывается героикой, которая остается после сражения. А героика нужна, чтобы мотивировать следующее поколение людей на следующие сражения. И, вот с этой-то героизацией надо что-то делать.
На войну с точки зрения этики есть три разных конкурирующих точки зрения.
Первая – пацифистская: любая война – это плохо, каждая смерть ужасна. Но эта прекрасная парадигма работает, только если ее разделяют обе стороны. А это случается редко. В противном случае пацифистская сторона проигрывает войну со всеми вытекающими для них ужасами поражения.
Бертран Рассел, один из величайших философов 20 века во время Первой мировой войны, был одним из главных идеологов пацифизма, активно агитировал против призыва, за что был уволен из Кембриджского университета и в 1918 году приговорен к шести месяцам тюрьмы. С приходом к власти нацистов взгляды Рассела изменились. Он отказался от абсолютного пацифизма, назвав войну против Гитлера «необходимым злом». А потом вошел во вкус и с 1946 по 1948 год не раз предлагал сбросить на СССР ядерные бомбы, хотя сам был почти что коммунистом. Все это не помешало ему в 1950 получить Нобелевскую премию. Правда, не мира, а литературы.
И эта вторая, измененная точка зрения Рассела, назовем ее оценочной, сегодня является канонической: есть справедливые и несправедливые войны. Колониальные – несправедливые, антиколониальные – справедливые. Война захватническая — это плохо, война освободительная — это хорошо. Превентивный удар — отлично. Агрессия — ужасно. Ну и так далее. Это точка зрения мне тоже не близка, она слишком релятивистична. Обычно каждая из сторон довольно успешно доказывает своим сторонникам, что ее война хороша, справедлива и необходима, противникам она, естественно ничего доказать не может, а насколько убедительно эта сторона убеждает неопределившихся, зависит только от ее пиар-ресурсов и умения их применить.
Но существует и третья точка зрения на войны — концепция катастрофы. И я разделяю именно ее. Согласно этой концепции война — это одна из форм природных катастроф. На уровне землетрясений и цунами. Но ведь не бывает справедливого или несправедливого падения астероида. С этими катастрофами можно бороться, минимизировать последствия, но оценивать их с морально-этической точки зрения бессмысленно. Да, это антропогенная природная катастрофа, поэтому искушение найти виновного в ней всегда есть и будет. Кто-то же виноват в том, что случилось в Чернобыле или на Фукусиме. Но это вина за редчайшим исключением будет коллективной, размазанной, а непредвзятый суд почти исключен, судить проигравших будут победители. Поэтому я считаю куда более продуктивным решением предотвращать эти антропогенные катастрофы, во время этих катастроф беспощадно бороться с военными преступлениями, которыми изобилуют войны, а когда война-катастрофа завершится, то изо всех сил бороться с ее последствиями. Мне особенно не нравится когда ищут виновных в этих войнах-катастрофах до того, как они завершились — сам поиск, какими бы высокими этическими мотивами он не руководствовался, обычно ведет к необязательному затягиванию этих катастроф и умножению их жертв. Ясно, что при рисках оказаться виновным в преступлении такого масштаба, каждая из сторон будет уклоняться от компромисса и стремиться к безусловной победе в расчете на то, что победителей не судят. К сожалению, желание судить и осуждать у человечества пока сильнее желания прекратить насилие.
То есть твой проект отражает именно это?
– Я надеюсь, но не уверен. Это же искусство. А проект не закончен. Я понятия не имею, что получится в результате. В любом случае я не буду подгонять ни факты, ни художественные решения под собственную теорию.
То, что ты видишь через камеру, влияет на то, что потом пишешь?
– Впрямую определенно нет. Мне даже немножко стыдно. Я подумал: почему у меня в текстах нет ссылок на собственные фотографии?
Но во-первых, я понятия не имел, какие фотографии галерея возьмет в финальный отбор. А вдруг я напишу что-то про конкретную работу и таким образом заставлю куратора ее использовать.
Куратор же принимает решение по отбору работ, а не я.
Во-вторых, некие незримые связи все равно появятся. Куда они денутся.
В-третьих, когда я снимаю, у меня «язык на плече». Настоящий марш-бросок по 5-10 километров с рюкзаком 15-20 килограммов: жара, ад, пот, сопли, слезы. Добираться до места тяжело, потом еще по нему бегать, ходить.
Я тщательно подхожу к точкам съемки. Чтобы фотографии были хорошие, надо стараться.
В английском есть понятие «mode». На русский переводится плохим словом «режим». Shooting mode, режим съемки и thinking mode, режим размышления — это совершенно разные состояния. Если начинаешь их мешать, получается плохо. Когда я снимаю, у меня именно shooting mode. Я привыкнув к пленочным камерам, совершенно сознательно не смотрю, какой у меня получился кадр на экране цифровой камеры. Я думаю только о съемке: какая будет композиция, что с планами, что с нарративным центром кадра, какая геометрия получается, откуда еще можно снять почти такой же кадр. Если мне нужен кустик на переднем плане, я могу не полениться пройти лишние двести метров ради этого кустика. А потом, дома уже плюнуть и выкинуть этот кадр. Но в момент съемки я полностью в съемке. А уже как она потом впишется в текст, меня совершенно не интересует. Не до того. И наоборот, когда я пишу текст, мне глубоко плевать какие там вышли фотки я не хочу отвлекаться. Но уверен, связь все равно будет. Видимая или невидимая — какая разница.
Как думаешь, сегодняшние битвы тоже превратятся в ландшафт?
– Безусловно. Но битвы после Дьен-Бьен-Фу я сознательно не беру – слишком много политики и неостывших эмоций. А потом мне не хочется дегероизировать ветеранов и обессмысливать, их действия на поле боя. Героями-то они все равно остаются. Зачем троллить стариков?
Какие битвы ты дальше планируешь снимать?
– Я недавно вернулся из Америки: там снял Перл-Харбор (на Гавайях); Йорктаун в Вирджинии, главное революционное их сражение, и Геттисберг, главное сражение времен Гражданской войны. Потому что без Америки как-то нехорошо.
А сейчас в августе был в Турции — снял битву при Гранике, первую битву Александра Македонского с персами, и заодно Троянскую войну. Она там случилась неподалеку.
Из новых у меня в планах Ярмук — это важная битва: арабы разгромили Византию и захватили Сирию и Палестину, и с тех пор в ней живут. Хочу добавить Тевтобургский лес, может быть переснять Пуатье. Аустерлиц и Грюнвальд пока под вопросом. Но я точно хочу снять Мегиддо — это первая документированная битва в истории человечества. Тутмос III разгромил коалицию хананнских городов. Его придворный хронограф Таннини — первый военкор в истории. С точки зрения Иоанна Богослова, автора Апокалиписа там же, в Мегиддо, пройдет и последняя битва в истории человечества. Армагедон — это всего лишь греческая траскрипция Хар-Мегиддо. В общем, пока есть что снимать и о чем писать.
Есть ли идеи, как дальше работать с этим материалом?
– Я почти твердо решил сделать на основе этих текстов роман. Они будут его non-fiction частью. Но будет и fiction часть. Вижу это так: есть герой-фотограф, которому поручили снимать эти поля сражений, которому становится плохо от этих съемок, но он преодолевает себя, сталкиваясь с какими-то полумистическими историями и странными людьми. Сейчас разрабатываю сюжетную структуру. Надеюсь, что получится связать это все в единое повествование с фактурными героями.
Будет ли продолжение проекта именно в Израиле?
– Да, есть переговоры с Иерусалимским музеем и с музеем АНУ.
В этом регионе крови проливалось столько, столько битв наберется... Давид и Голиаф – легенда. А Массада? А Бейтар? Может, и возьмусь. Но мне пока надо этот проект довести до ума. Там еще непаханное поле работы.
Битвы, вошедшие в
Unseen Battlefields. Parte I
- Битва при Марафоне (490 до н. э.). Сражение греков против персов в ходе греко-персидских войн. Афиняне и платейцы разбили значительно превосходящее персидское войско. Победа укрепила независимость греческих полисов и стала символом борьбы за свободу. Современная территория: Греция.
- Битва при Фермопилах (480 до н. э.). Знаменитая оборона узкого прохода греческими войсками под командованием царя Леонида и 300 спартанцев против армии Ксеркса. Несмотря на поражение, героизм защитников стал символом самопожертвования. Современная территория: Греция.
- Битва при Саламине (480 до н. э.). Морское сражение греков и персов, где флот под командованием Фемистокла нанес решительное поражение персидскому. Битва остановила экспансию Персидской державы и закрепила морское могущество Афин. Современная территория: Греция (Саронический залив, близ Афин).
- Битва при Каннах (216 до н. э.). Ганнибал разгромил римские легионы, окружив их знаменитым двойным охватом. Считается одной из величайших тактических побед в истории, хотя стратегически война закончилась поражением Карфагена. Современная территория: Италия (Апулия).
- Битва при Фарсале (48 до н. э.). Решающая схватка гражданской войны в Риме между Юлием Цезарем и Помпеем. Победа Цезаря определила его власть и открыла путь к установлению диктатуры. Современная территория: Греция (Фессалия).
- Битва при Хаттине (1187). Сражение между крестоносцами и войсками Саладина в Палестине. Крестоносцы потерпели тяжелое поражение, Иерусалим вскоре пал, что стало началом Третьего крестового похода. Современная территория: Израиль (Галилея, у горы Хаттин).
- Битва при Лепанто (1571). Морская битва между объединенным флотом Священной лиги (Испания, Венеция, Папство) и Османской империей. Христианские силы одержали победу, что остановило османское доминирование в Средиземном море. Современная территория: Греция (близ города Навпактос, западная Греция).
- Бородинская битва (1812). Крупнейшее сражение Отечественной войны 1812 года между армией Наполеона и русскими войсками. Битва была крайне кровопролитной и тактически нерешенной, но стратегически ослабила французов и предопределила их поражение в кампании. Современная территория: Россия (Московская область).
- Битва на Сомме (1916). Одна из самых кровавых битв Первой мировой войны. Британские и французские войска пытались прорвать германскую оборону. Известна огромными потерями и первым массовым применением танков. Современная территория: Франция (Пикардия).
- Сталинградская битва (1942–1943). Поворотное сражение Второй мировой войны между СССР и нацистской Германией. Советская армия окружила и уничтожила 6-ю армию Паулюса. Победа стала началом коренного перелома в войне. Современная территория: Россия (Волгоград).
- Битва при Дьен-Бьен-Фу (1954). Кульминация Первой Индокитайской войны. Вьетминь разгромил французский гарнизон, что привело к подписанию Женевских соглашений и окончанию французского колониального правления во Вьетнаме. Современная территория: Вьетнам (север, провинция Диенбьен).