Что значит «интегрироваться»? Этот вопрос всегда звучит абстрактно, пока не сталкиваешься с ним лично. За сухим словом «адаптация» скрывается целая вселенная переживаний: потерянность и любопытство, усталость и новые силы, страх и радость маленьких побед. Особенно остро это чувствуется, когда привычный мир остается позади, а впереди открывается страна с другими законами, другим языком и другой культурой. Мы решили разобраться в вопросе с точки зрения психологии и собрать ряд важных опорных рекомендаций для тех, кто прямо сейчас проходит путь репатриации.
Собеседник «Сегодня» Семен Ляховицкий — клинический психолог, молодой специалист из Петербурга, который уже шесть лет живет в Израиле. Здесь он продолжает свою практику, работая с русскоязычными пациентами и параллельно проходя собственный путь интеграции. Его взгляд соединяет личный опыт репатрианта и профессиональные наблюдения человека, который каждый день сталкивается с тем, как внутренние установки и культурные различия влияют на психику.
В этом разговоре мы обсуждаем то, что редко попадает в сухие инструкции по переезду. Как справляться с блоком, когда нет сил и мотивации? Почему важно позволять себе «детские» состояния и просить о помощи? Что дает государственная инфраструктура и живая поддержка общины? Как балансировать между сохранением своей культуры и освоением новых правил игры?
Ответы нашего собеседника — не готовые рецепты, а бережные ориентиры, которые помогают иначе взглянуть на процесс адаптации. Он предлагает воспринимать интеграцию не как конечную точку, а как ценность и процесс: где-то она уже произошла, где-то только начинается, а где-то никогда не будет закончена. И в этом, по его словам, тоже есть своя норма.
Какие внутренние трудности чаще всего возникают у человека в процессе интеграции в новую страну?
Если говорить на примере Израиля, то первое, что встает стеной, — это язык. Без него ты словно живешь через стекло: вроде бы находишься в новой стране, но при этом продолжаешь существовать в своем маленьком микропространстве. Многие приезжают с разными статусами, обязательствами, с основной работой, которая остается удаленной. С одной стороны, это дает финансовую стабильность, а с другой — удерживает в «старой реальности», не оставляя сил и времени на иврит.
Из-за этого общение с окружающей средой остается фрагментарным. Да, можно сходить в магазин, решить бытовые вопросы, но почувствовать себя изнутри частью общества — гораздо сложнее. И этот барьер легко затягивается на годы. Люди говорят: «Я займусь языком потом, когда будет больше времени или энергии», но «потом» все откладывается.
Тогда появляется сомнение: а нужна ли вообще интеграция? Она кажется чем-то чрезмерно энергозатратным, не до конца понятным по смыслу. Можно ведь устроиться и без нее — в своем пузыре, среди русскоязычного окружения, с привычными культурными кодами. Но при этом остается ощущение подвешенности, недожитости. Это как будто бы жизнь на «режиме ожидания»: комфортная на поверхности, но неполная внутри.
Поэтому главная трудность — не только сам язык, а и внутреннее сопротивление: признать, что без интеграции можно жить, но вот по-настоящему «прорасти» в общество — уже нет. И вот этот шаг от «выживания» к «включенности» оказывается самым непростым.
Важно подчеркнуть, что вариант с жизнью без интеграции тоже возможен, это тоже вариант и выбор. Но в долгосрочной перспективе его цена очень велика (по сути — некоторая отчужденность), и это важно понимать.
Что помогает преодолеть блок, когда сил и мотивации нет?
В такие моменты важнее всего — нормализация. Я часто сравниваю репатриацию с детским опытом. Представьте: вы приземляетесь в новой стране, и все вокруг как будто из параллельной реальности. Законы другие, привычные опоры исчезли, язык непонятен, даже климат ощущается иначе. В таком состоянии совершенно нормально быть «потерянным». Нормально не понимать, не знать, ошибаться. Разрешить себе это — уже шаг вперед.
А дальше начинается самое простое, но одновременно самое важное. Забота о себе. И речь не про абстрактное «занимайтесь саморазвитием», а про базовые вещи: выспаться, поесть, попить воды, выйти подышать воздухом. Даже пятиминутная пауза с дыханием или 15 минут сериала — это не «потеря времени», а топливо. Можно представить себя машиной: без бензина она не поедет. Наш бензин — сон, еда, вода, дыхание.
И здесь важно поменять саму рамку: забота о себе — это не цель, которую надо «отметить галочкой», а процесс. Процесс, в котором мы подбираем то, что работает именно сейчас: прогулка, встреча с близким человеком, книжная страница на ночь. Когда относишься к этому как к ценности, а не к обязанности, появляется пространство замечать свои маленькие шаги и благодарить себя за них. И именно из этого постепенно рождается энергия двигаться дальше.
Может ли социальная инфраструктура стать «родительской фигурой» для нового репатрианта?
Думаю, да. И в какой-то степени она уже ей является. Государство в Израиле явно старается выступать таким «заботливым взрослым»: корзина абсорбции, ульпаны, встречи с советником — все это не набор услуг, а знак: «тебя здесь ждали». Даже на самом поверхностном уровне это ощущается: у тебя в руках есть список того, что тебе положено — сим-карта, деньги, языковые курсы. Это не решает всех проблем, но дает чувство, что кто-то позаботился, что есть базовый набор опор, за который можно держаться, пока ориентируешься.
В этом смысле действительно можно какое-то время побыть «ребенком» — позволить себе быть в состоянии растерянности, не знать правил и опираться на то, что дают. Плюс к этому есть еще одно важное звено — «эстафета помощи» между репатриантами. Как только человек немного окреп, он начинает делиться тем, что у него есть: от кастрюль и постельного белья до советов по языку. Это не только поддержка для новичков, но и важный момент для самого «передающего»: «раз я могу кому-то помочь, значит, я уже стою на ногах».
Именно эта комбинация — государственные структуры и живая цепочка взаимопомощи — создает то самое ощущение общинности. Она смягчает первые удары адаптации и дает время привыкнуть к новой реальности без ощущения, что тебя «выбросили» одного справляться с ней.
Но бывает и обратное — «мы через это прошли, так и вы должны». Как быть с обидной, иногда институциональной, сегрегацией?
Да, это знакомая ситуация. Иногда в словах слышится тепло: «мы уже всё это прошли, выстояли, и теперь у нас квартира, работа, спокойствие — и мы готовы поддержать других». Такое очень греет — есть ощущение семейности, общинности. Но бывает и другая реакция, гораздо более болезненная: «мы глотали это, и вы теперь тоже должны пройти через то же самое».
Это неприятно, особенно когда это звучит не только от отдельных людей, но и ощущается на институциональном уровне — например, когда к репатриантам из стран бывшего СССР относятся иначе, чем к тем, кто приехал из Франции или США.
В такие моменты важно помнить: это не вся картина, не единственная реальность. То, что кто-то транслирует жесткость или холод, не значит, что вся страна или сообщество именно так устроены. У каждого человека за спиной своя история: может быть, он говорит не столько с тобой, сколько с собственным прошлым, в котором было много боли и борьбы. Осознавать это полезно — оно снижает власть неприятного опыта над тобой.
И тогда появляется пространство для выбора. Можно оглянуться вокруг, вдохнуть глубже и поискать другие точки контакта — другой паблик, другую группу, сообщество, людей, у которых интонация другая. Израиль многоголосый: если дверь оказалась закрытой в одном месте, почти всегда найдется другая, открытая. Это не отменяет боли, но дает возможность не застрять в ней и не принять ее за норму
Как научиться просить о помощи?
Я бы вернулся к метафоре с ребенком. В самом начале жизни никто из нас не существовал сам по себе. Чтобы выжить, нужен был кто-то рядом: накормить, согреть, успокоить, уложить спать. Это естественное состояние — быть зависимым от заботы другого. И в эмиграции, когда мы оказываемся в новой реальности, происходит что-то очень похожее.
Представьте: вы заново знакомитесь с миром, как ребенок. Улавливаете вкус местной еды, ощущаете климат буквально кожей, пытаетесь понять, как устроена повседневность. На этом уровне нет готовых инструментов — и уж тем более нет обязанности сразу уметь читать официальный договор об аренде или правильно заполнять банковские бумаги. Круто думать, что «я все смогу сам», но на практике эта установка работает плохо
Просить о помощи — значит признать: я пока в начале пути, и это нормально. Нормально не знать, нормально ошибаться, нормально спросить у кого-то, кто «повзрослее» в этой среде. Проблема в том, что многие из нас несут из прошлого опыт «держать лицо» и «не показывать слабость». Но эта идея мешает. В новой стране спектр «невозможных задач» огромен: от банковских операций до поиска нужных слов в разговоре. И в одиночку их тянуть — значит лишать себя поддержки, которая в этот момент необходима.
Поэтому ключевой шаг — позволить себе уязвимость. Перестать воспринимать просьбу о помощи как признак слабости, а увидеть в ней естественный способ учиться и выстраивать связи. Самостоятельность придет позже, а на старте забота о себе включает и право опираться на других
Помимо языка есть еще культурный разрыв. Что продуктивнее: «забыть прошлое» и ассимилироваться или привезти свое и встроить его?
Здесь ключевое слово — баланс. Это не простая штука, но она существует. У каждого из нас есть «местечко» — маленький внутренний мир, культурное ядро, которое мы привозим с собой. Израиль сам по себе часто ощущается как собрание таких «местечек внутри местечка». Для меня это, например, встречи с друзьями и знакомыми из Петербурга. В этих разговорах всплывают привычные шутки, коды, истории, о которых даже не думаешь — они просто часть тебя. И это важно сохранить: кружки, русскоязычные мероприятия, «друзья друзей» — все это поддерживает ощущение, что у тебя есть свой кусочек опоры.
Но интегрируемся мы всегда целиком, вместе со всем, что привезли. И вместе с этим нам приходится учиться местной культуре взаимодействия. Это касается и языка, и бытового поведения. В Израиле, например, часто нужно «отвоевывать» свое: говорить громче, быть напористее, вступать в диалог на повышенных тонах. Сначала это непривычно, иногда даже неприятно, но со временем начинаешь видеть в этом систему.
Я, например, учусь здесь «пользоваться демократией»: читать программы перед выборами, писать обращения, жаловаться, когда что-то не работает. Это не про скандальность, а про разрешенное активное действие, на которое есть пространство. И это тоже часть интеграции — научиться включаться в местные правила игры, не теряя при этом своего «местечка».
Что показывает клиническая практика с русскоязычными пациентами?
Из моего опыта самые тяжелые истории приходятся именно на русскоязычных пациентов. Удивительно, но чаще всего в них повторяется один и тот же мотив: от человека постоянно что-то требовали, но не учили, как этого достичь. С детства звучали послания вроде «будь сильным», «держи фасон», «нельзя быть слабым». И это предъявлялось ребенку в три года так, словно он уже взрослый подросток, способный все выдержать.
В итоге человек растет с постоянным ощущением, что он «не такой», что нужно соответствовать чужим ожиданиям, прятать уязвимость, не показывать слабости. Когда такие установки сталкиваются с тяжелой депрессией, они оказываются разрушительными. Внутренний голос не дает права на помощь или на слом, и в этот момент кажется, будто выхода просто нет.
Хорошая новость в том, что у нашего поколения многое начало смягчаться. Есть тренд на психотерапию, на самопонимание, на разрешение себе говорить о чувствах. Все это постепенно размыкает жесткие рамки. Поэтому я считаю особенно важным легализовать так называемые baby-moments — позволять себе быть уязвимым, неидеальным, маленьким. На старте новой жизни это не слабость, а необходимый этап: можно идти шаг за шагом, с поддержкой, а не из-под палки собственного «надо».
Наступает ли момент, когда можно сказать: «Я интегрировался»?
Думаю, это тоже очень индивидуальная история. Я бы не стал рассматривать интеграцию как что-то бинарное: «да» или «нет». Гораздо полезнее держать ее как ценность, как направление, в котором можно двигаться.
Есть конкретные ориентиры, которые могут показать, что процесс идет: язык, круг местных друзей, регулярная практика общения. Это не окончательные критерии, но они дают ощущение, что ты все больше становишься частью среды.
Мне лично повезло: я приехал без детей, и у меня была возможность целый год посвятить себя учебе. Пять часов ульпана в день плюс еще домашка — это, конечно, роскошь, которую далеко не каждый может себе позволить. Я понимаю, что для тридцатилетнего человека с семьей такое время на обучение выглядит почти невозможным. Но этот опыт дал мне сильный старт.
В то же время важны и микрошаги. Даже если нет ресурса на интенсив, можно ходить в разговорные клубы раз в неделю, находить любые маленькие форматы практики. Это не менее ценно. Лучше так, чем совсем никак.
Поэтому я думаю, что у интеграции нет финальной точки, в которой можно поставить галочку. В чем-то она завершается — появляются друзья, уверенность, быт становится привычным. А в чем-то она остается процессом — всегда есть что узнать, чему научиться, с чем встретиться впервые. И это нормально.
Короткие опоры в помощь
- Разрешите себе «не знать» и ошибаться; это часть процесса
- Держите заботу о себе в списке ценностей: сон, еда, вода, паузы — это ваше топливо
- Опирайтесь на инфраструктуру абсорбции и на «эстафету» соседей-репатриантов
- Сохраняйте свое «местечко», то важное внутреннее, что вы с собой привезли, и параллельно пробуйте местные правила диалога и действия
- Если столкнулись с холодом — расширьте круг, ищите другие сообщества и каналы. Мир неоднообразен, не забывайте об этом
