Это вторая серия проекта «Кто такие евреи? Понятный экскурс в историю». Раз в две недели мы возвращаемся к ключевым сюжетам прошлого, чтобы понять, как они формируют наше настоящее.
Первая часть: «Авраам: рок-звезда еврейского народа».
В прошлый раз мы говорили об Аврааме как о человеке, с которого начинается путь еврейского народа. Он вышел из Ура, оставил за спиной старый мир шумерских богов и впервые в истории поставил во главу угла идею Единого.
Пока люди были охотниками-собирателями, каждый мог обращаться к своим духам и богам, и это не мешало племенной жизни. Но с появлением городов и государств такая схема перестала работать и многобожие стало источником конфликтов. В этой точке истории возникает мысль о Боге, который выше отдельных городов и царей и который обращается к человеку напрямую.
Но идея сама по себе не гарантирует будущего. Она могла исчезнуть вместе с человеком, который ее произнес. И не так важно, был ли Авраам конкретным индивидом или это некий собирательный образ, важнее то, что через его имя в традиции закрепился этот переломный момент. Чтобы идея Единого не исчезла, она оформилась в Завет — союз, который связывал поколения и превращал личное обетование в судьбу целого народа, а позже — и всей цивилизации.
Завет в древнем мире
Иудейская традиция во многом перекликается с исторической реальностью, и тема Завета — яркий тому пример. Подобные союзы существовали у всех древних цивилизаций: шумеров, аккадцев, вавилонян, ассирийцев, хеттов. Это сегодня у нас есть законы, суды и полиция, которые обеспечивают выполнение обязательств, но тогда таких институтов не было. Завет брал их функцию на себя. Клятва связывала не только людей, но и богов: ее нарушение означало навлечь проклятие на себя и свой род.
В Месопотамии широко использовался ритуал рассечения жертвенного животного. Этот обряд зафиксирован в вавилонских и ассирийских текстах (например, в вассальных договорах VIII–VII вв. до н. э., в том числе в «Договорах Асархаддона»). Там говорилось буквально так: «Да рассекут тебя, как этого тельца, если нарушишь клятву». При этом животное разрубали пополам, а союзные стороны проходили между его частями. Смысл был страшно наглядным — «пусть будет со мной то же самое, если я нарушу договор».
Ровно этот же образ появляется в Торе. В книге Берешит (Бытие), глава 15, рассказывается, как Бог заключает завет с Авраамом:
«И сказал Он ему: возьми Мне трехлетнюю телицу, трехлетнюю козу и трехлетнего барана, и горлицу, и молодого голубя. И он взял Ему все это, рассек их пополам и положил одну часть против другой; только птиц не рассек. … Когда зашло солнце, и наступила тьма, вот дым как бы из печи, и пламя огня прошли между рассеченными частями. В тот день заключил Господь завет с Аврамом…», (Берешит 15:9–10, 17–18).
Современник Авраама понял бы этот символ сразу, ведь именно так заключали договоры цари и племена.
В чем суть завета Авраама с Богом?
Бог обещает Аврааму многочисленное потомство, землю Ханаан и вечное покровительство — быть Богом его народа. Авраам в ответ обещает хранить верность Единому и передавать этот союз своим потомкам, чтобы память о нем жила из поколения в поколение.
Конец товарных отношений с богами
В религиях древнего Ближнего Востока отношения с богами были построены как на торговом контракте. Человек что-то отдает — жертву, обряд, молитву, — а взамен ожидает какой-то позитивный результат в свою пользу. Это могла быть победа в войне, урожай или здоровье. Жертвоприношения фактически были инструментом воздействия: правильно выполненный ритуал считался гарантией результата. Судьбу можно было «переиграть», если точно соблюсти обряд.
Самая ценная награда — обещание лучшей жизни после смерти. Египетские пирамиды, «Книга мертвых», месопотамские представления о подземном царстве показывают, что все внимание было направлено на то, как правильно подготовиться к загробному пути и обеспечить себе покровительство богов.
Завет с Авраамом ломает эту логику. Бог не предлагает Аврааму ничего из того, что считалось стандартным «пакетом» в отношениях с божеством. Никакой гарантированной богатой и успешной судьбы, никакой классной загробной жизни — все обещания сводятся лишь к потомству и земле, но и то в очень отдаленной перспективе. Сам Авраам этого в полноте не увидит.
Главное условие — доверие. Бог требует от Авраама верить Ему даже тогда, когда видимых гарантий нет.
«И поверил [он] в Господа, и засчиталось это ему в праведность», (Берешит 15:6).
То есть, праведность определяется не количеством принесенных жертв, не богатством даров и даже не безупречностью поведения, а внутренним доверием.
И это, пожалуй, радикально новая модель, которая лежит в основе всей западной (и не только) культуры. Именно она стала фундаментом известной всем нам морали. Отсюда вырастает идея, что человек отвечает за свои поступки не потому, что «так выгодно», а потому что это «правильно».
Вся современная цивилизация, от права до политики, стоит на этой «авраамической матрице».
- Мы верим в законы, которые выше отдельных царей или президентов. Это логическое продолжение идеи Бога, стоящего выше конкретных городов и племен.
- Мы строим общества не только на выгоде, но и на ценностях, которые требуют верности и жертвенности. Демократия, права человека, идея «миссии» нации — все это наследники той же линии.
- Даже сам принцип «доверия в будущее» — что ты работаешь сегодня ради детей и внуков, а не ради немедленной выгоды — это повторение авраамического сценария.
Получается, что все мы сегодня живем в «завете», даже если не считаем себя верующими. Еще явственнее мы это с вами увидим, когда дойдем до Заповедей, дарованных Моисею.
Брит-мила — завет в плоти
Завет с Богом у Авраама получил не только духовное, но и физическое выражение — обрезание. В книге Берешит (Бытие) глава 17 этот обряд впервые описан как знак союза:
«Вот завет Мой, который вы должны соблюдать между Мною и вами и потомством твоим после тебя: да будет обрезан у вас каждый мужчина. И обрежете плоть крайней вашей плоти — и это будет знаком завета между Мною и вами. Восьми дней от рождения да будет обрезан у вас всякий мальчик в родах ваших… Мужчина же необрезанный, который не обрежет крайней плоти своей, истребится душа та из народа своего: он нарушил завет Мой», (Берешит 17:10–14).
Сама практика обрезания в древнем мире не была уникальной. Археологические находки и письменные источники показывают, что она существовала задолго до Авраама. В Египте, например, на стенах гробницы в Саккаре, относящейся к XXIV–XXIII векам до н. э., изображен процесс обрезания. Для египтян это было связано со жреческой чистотой и принадлежностью к высшему сословию. У семитских племен обрезание делали подросткам, и оно означало вступление во взрослую жизнь: теперь юноша мог жениться, воевать, участвовать в общественной жизни. В Африке и на Аравийском полуострове обрезание часто служило племенным знаком, границей между «своими» и «чужими». Не исключено и гигиеническое объяснение, так как в условиях жаркого климата подобная процедура снижала риск инфекций.
То есть, обрезание не было ни чудом, ни уникальной изобретенной традицией. Люди, которых мы условно называем Авраамом и его потомками, вполне могли перенять этот обычай у соседей или использовать то, что было распространено в их культурном окружении. А уже позднее, когда возникла потребность обосновать собственную уникальность и особое призвание, привычный племенной ритуал получил новое объяснение: он стал знаком союза с единым Богом.
Завет и дети: ожидание, сомнение и испытание
Вся история Завета с Авраамом тесно связана с темой детей. Бог обещает ему потомство, но именно в этой точке возникает постоянное напряжение между верой и сомнением.
Сначала Бог говорит Аврааму: «Посмотри на небо и сосчитай звезды… столько будет у тебя потомков», (Берешит 15:5).
Но годы шли, а его жена Сарра оставалась бездетной. В древнем мире бесплодие считалось позором, почти проклятием. Чтобы снять с мужа тягость ожиданий, Сарра решилась на шаг, который тогда был в обычае: она отдала Аврааму свою египетскую служанку Агарь. Та родила сына, и мальчик получил имя Исмаил. Он рос в доме как первенец и наследник, вокруг него строились надежды, и именно в нем Авраам видел исполнение обетования о потомстве.
Но вскоре прозвучало новое слово Бога: не через Агарь, а через Сарру родится обещанный сын. Для Сарры это звучало почти насмешкой — годы бесплодия, старость, угасшее тело. Услышав это, она рассмеялась. Смех ее был горьким и недоверчивым, но именно он стал пророческим знаком. Ребенок, которого она должна была родить, получил имя Ицхак (в переводе с иврита — «он смеется»).
Когда Сарра наконец родила Ицхака, радость обернулась новой драмой. В доме оказалось два наследника, и напряжение между женщинами стало невыносимым. Сарра видела в сыне Агарь угрозу своему ребенку и потребовала, чтобы Авраам изгнал служанку с мальчиком. Для отца это было тяжелейшее испытание — еще бы, отказаться от своего первенца. Но, согласно религиозному тексту, Бог сказал ему послушаться Сарру.
Агарь и Исмаил ушли в пустыню. Конечно, у них быстро закончилась вода, и отчаявшаяся мать оставила мальчика в тени кустарника, чтобы не видеть его смерти. Тогда, как рассказывает Тора, раздался голос ангела. Он указал источник воды и пообещал, что от Исмаила произойдет великий народ.
Так Исмаил выжил. Он вырос в степях, стал искусным лучником, и от него пошли двенадцать князей кочевых племен, расселившихся от Египта до Месопотамии. В иудейской традиции он остается фигурой пограничной, напряженной и трагической, но в исламе он почитается как праотец арабских народов и предок пророка Мухаммеда.
Несостоявшееся жертвоприношение Ицхака
И вот, когда казалось, что история с детьми наконец завершилась — у Авраама есть сын обетования, сын Завета, — приходит новое испытание, самое радикальное. Бог требует, чтобы Авраам принес в жертву Ицхака.
История о принесении Ицхака в жертву звучит шокирующе для современного человека, но в мире древнего Ближнего Востока она имела узнаваемый контекст. В Ханаане и у соседних народов — моавитян, аммонитян, финикийцев — были распространены практики жертвоприношения детей, особенно первенцев. Считалось, что именно первенец — самое ценное, что можно отдать божеству, гарантия благополучия народа и земли. Археологические находки и тексты (например, упоминания жертв богу Молоху) подтверждают, что этот обычай реально существовал, и для людей того времени рассказ из книги Берешит не звучал чем-то невероятным.
Ицхак оказался в центре этой истории не случайно. Он являлся долгожданным даром, полученным вопреки законам природы и обещанным самим Богом. Тем самым подчеркивалось: все, что человек считает своим, на самом деле принадлежит не ему, а тому, кто это дал. Жертва должна была напомнить, что любое благо — жизнь, дети, будущее — лишь временно доверено человеку и в любой момент может быть возвращено.
Но в образе Ицхака речь идет не только о конкретном мальчике. Он символизирует все самое дорогое, к чему мы привязываемся и что боимся потерять: любовь, семью, надежды, собственные планы. Именно поэтому испытание Авраама читается как универсальный сюжет и проверяет готовность человека отпустить самое дорогое, признав в этом высшую волю Бога.
Рождение нового мифа
На самом деле, все, что нас окружает, — это миф. Кто мы, что хорошо, а что плохо, в чем смысл жизни, в чем цель и мотивация что-либо делать — все это всего лишь истории, в которые мы коллективно верим. Сегодняшний миф кажется нам естественным, но он существовал не всегда.
Человек рождается, ничего не зная. Мы спрашиваем взрослых: «А как тут все устроено? По каким правилам играют?» — и нам рассказывают. Но то, что мы слышим, не есть «объективная реальность»; это просто набор правил, которые придуманы до нас и которые мы принимаем за истину. У древних был другой мир, и их детям рассказывали совсем другие правила игры.
И вот Авраам — или группа людей, которых потом свела в единый образ традиция, — меняет эти правила. Обсуждая историю появления евреев и рождение монотеизма, мы на самом деле обсуждаем не просто древний сюжет, а момент зарождения того мифа, в котором живем по сегодняшний день — мифа нашей цивилизации.
Ведь раньше миф был другим. Вполне нормальным считалось «договориться» с богами: принести им жертву, а взамен получить урожай или победу в бою. Абсолютно допустимым было и человеческое жертвоприношение — даже собственных детей, особенно первенцев. Да, для нас это звучит чудовищно, но только потому, что мы уже давно живем внутри другого мифа.
И вот именно на горе Мория эта смена и происходит. Авраам готов принести в жертву сына, но Бог останавливает его. С этого момента начинается новая история, новое «правило игры». Человеческая жизнь становится неприкосновенной. Появляется обязанность жить по правилам Завета — причем не одноразовым ритуалом, а в течение всей жизни. Не потому что «так выгодно», а потому что это «правильно».
Там, на горе Мория, рождается миф, который пережил тысячелетия и сформировал основу всей западной цивилизации. Удивительно, не правда ли?
