Каждая война — это прежде всего военные действия, но за ними всегда стоят судьбы мирных жителей. Неизбежно возникает один и тот же вопрос: как доставлять гуманитарную помощь и кто должен это контролировать. Сегодня Израиль критикуют за то, что он ограничивает поставки гуманитарной помощи в сектор Газа. Мы оставим в стороне вопрос, насколько справедливы эти обвинения, и посмотрим шире — откуда вообще возникла сама идея гуманитарной помощи и как менялось отношение к ней в разные эпохи, от древности до наших дней. И попробуем ответить на главный вопрос — а возможно ли проявление человечности там, где идет война?
До XX века: голод как оружие
Еще задолго до появления понятий «гуманитарная помощь» и «международное право» голод был частью военной стратегии. В древности осада города означала намеренное лишение жителей пищи и воды. Самый известный пример в еврейской истории — осада Иерусалима в 70 году н. э., когда римляне перекрыли все пути снабжения. Город пал не только под натиском армии, но и от голода.
В Средние века ситуация не изменилась. Мирные жители страдали первыми, и их лишения считались естественной частью войны. Так было во время осад Столетней войны между Англией и Францией, при падении Константинополя в 1453 году, когда армия султана Мехмеда II довела столицу до голода, или во время осады Лейдена в 1573 году, когда жители ели собак, кошек и корни растений.
Даже в XIX веке, в эпоху индустриальных армий, голод оставался оружием. В Гражданской войне в США (1861–1865) северные штаты установили морскую блокаду. «Стратегия анаконды» перекрыла южные порты, остановила торговлю и подорвала силы Конфедерации не меньше, чем сами бои.
Таким образом, вплоть до XX века страдания мирных жителей считались законным средством войны, столь же допустимым, как меч или пушка. Осажденный город либо сдавался, либо погибал вместе с жителями. Забота о гражданских не воспринималась как обязанность нападающей стороны.
Первая мировая: блокада как предмет международного спора
Хотя Первую мировую называют началом «современной войны», отношение к гражданскому населению почти не изменилось. Голод по-прежнему считался законным оружием, только теперь он поражал не города, а целые страны.
В 1914 году Британия установила морскую блокаду Германии и Австро-Венгрии, перекрыв поставки топлива, металла и продовольствия. Первым удар пришелся на простых жителей. Начались перебои с едой, цены выросли, а в 1916–1917 годах страну поразила «репа-зима». Миллионы жили на суррогатах, и, по разным оценкам, от голода и болезней умерло 400–700 тысяч человек.
Лондон объяснял это тем, что любая пища или топливо в Германии неизбежно пойдут на нужды армии. Германия, в свою очередь, обвиняла Британию в бесчеловечности и нарушении норм войны. Так гуманитарная тема впервые стала предметом международных споров, но реальных механизмов защиты гражданских все еще не существовало.
Ужасы Второй мировой
Даже в самой разрушительной войне XX века гуманитарный вопрос оставался на втором плане. Союзники блокировали Германию, а Германия пыталась морем задушить Британию.
При этом помощь союзникам достигла невиданных масштабов. Американский «ленд-лиз» снабжал Британию и СССР продовольствием, топливом, техникой и целыми эшелонами оборудования. Но эта поддержка ограничивалась только дружественными странами, тогда как судьба мирных жителей по другую сторону фронта никого не интересовала.
Символами войны стали Холокост, блокада Ленинграда, разруха оккупированных стран и ковровые бомбардировки городов. Именно этот опыт впервые заставил мир серьезно задуматься о правилах, которые могли бы защитить гражданских в будущих конфликтах.
Женевские конвенции 1949 года: поворот в гуманитарном праве
Трагедия Второй мировой войны показала, что во время боевых действий больше всего страдает именно гражданское население и с этим надо что-то делать. Поэтому в 1949 году международное сообщество приняло четыре новые Женевские конвенции. Их главное новшество состояло в том, что в документах впервые была закреплена защита гражданских лиц. Если раньше нормы касались только военных и военнопленных, то теперь отдельная конвенция была посвящена тем, кто не участвует в боевых действиях.
Документы зафиксировали ключевые принципы:
- защита гражданских в зоне боев и на оккупированных территориях;
- обязательный доступ гуманитарных организаций, прежде всего Красного Креста;
- запрет коллективных наказаний и произвольных депортаций;
- обязанность обеспечивать население продовольствием и медицинской помощью.
Эти нормы стали фундаментом современного гуманитарного права. В 1977 году два Дополнительных протокола расширили защиту гражданских и уточнили порядок оказания помощи.
Женевские конвенции впервые превратили гуманитарную помощь из добровольного жеста в международно признанную обязанность. Но их эффективность зависела от готовности государств соблюдать нормы — а это, как показала вторая половина XX века, происходило далеко не всегда.
В чем проблема?
Недоверие к гуманитарным организациям. Красный Крест должен был следить за условиями содержания военнопленных и помогать гражданским в зоне боев. Однако стороны часто подозревали его в сборе разведданных. В Корее (1950–1953) на север представителей почти не допускали именно по этой причине. Тамошние власти считали, что под видом помощи идет шпионаж в интересах Запада. В результате сотни тысяч мирных жителей погибли от голода и болезней, хотя формально международные механизмы защиты уже существовали.
Опасения по поводу военного использования помощи. Каждый груз с едой или лекарствами рассматривался как потенциальное подкрепление армии противника. Война во Вьетнаме стала наглядным примером. США блокировали гуманитарные поставки на север, утверждая, что все это неизбежно окажется в руках войск Хо Ши Мина. Логика войны перевешивала логику гуманности, и именно мирные жители платили за это цену.
Политизация гуманитарных поставок. Помощь редко оставалась нейтральной. В условиях войны ее распределение зависело не столько от нужд населения, сколько от политических расчетов. Союзники получали ресурсы в приоритетном порядке, тогда как территории, контролируемые противником, оказывались исключены из гуманитарных программ. В итоге сама идея помощи превращалась в часть стратегии, а не в инструмент защиты гражданских.
Военные приоритеты над гуманитарными. Даже там, где стороны формально не возражали против поставок, сами боевые действия делали их почти невозможными. Бомбардировки и артиллерийские обстрелы разрушали дороги и мосты, из-за чего гуманитарные колонны оказывались под угрозой. Так было, например, в Боснии в 1990-е. Конвои ООН регулярно блокировались на контрольно-пропускных пунктах, подвергались обстрелам и просто не могли добраться до осажденного Сараево. В результате жители городов месяцами оставались без продовольствия и медикаментов, хотя помощь формально шла.
Телевизионный век и рождение образа гуманитарной катастрофы
Во второй половине XX века произошел перелом и гуманитарные кризисы стало невозможно скрывать. Если раньше мир узнавал о войнах по сухим сводкам и цифрам, то теперь телевидение впервые показало страдания напрямую. Миллионы зрителей видели голодающих детей в блокадной Биафре (1967–1970) или в Эфиопии во время засухи 1984–1985 годов. Картинка производила эффект, которого никогда не добивались газетные отчеты. Трагедия становилась личным переживанием.
Телевидение породило сам образ «гуманитарной катастрофы». В ответ появились глобальные кампании солидарности — от воздушных мостов до знаменитого концерта Live Aid. Впервые массовое общественное мнение в реальном времени влияло на политику и вынуждало правительства реагировать.
Но у этой медийной открытости была и обратная сторона. В XXI веке мир вступил в эпоху интернета и социальных сетей. Теперь информация доступна мгновенно, но ее качество упало. Страдания людей превращаются в поток клипов, вырванных из контекста. Фотографии и видео легко подделать, новости распространяются быстрее, чем проверяются, и миллионы пользователей делятся фейками, не задумываясь об источнике. Если телевизионный век сделал катастрофы видимыми, то интернет превратил их в поле для манипуляций, где сострадание и пропаганда переплетаются в один поток.
Сложности, заложенные в самой системе гуманитарной помощи
Даже когда правила уже существуют, а технологии позволяют доставлять грузы в любую точку мира, сама система гуманитарной помощи остается противоречивой. Эти противоречия встроены в ее природу.
Мораль и право. Законы требуют помогать всем, кто страдает от войны, но моральный выбор остается: чью жизнь спасать в первую очередь? Можно ли отправлять еду и лекарства тем, кто завтра возьмет в руки оружие? На этот вопрос у права ответа нет, и он неизбежно становится политическим.
Неравенство внимания. В одних войнах гуманитарные катастрофы становятся глобальной темой — кадры разрушений и страданий мгновенно расходятся по миру, вызывая митинги, резолюции и дипломатические баталии. В других конфликтах люди умирают в тишине, потому что туда не доехали журналисты. Таким образом, право на помощь часто превращается в функцию медийного интереса.
Бюрократия масштаба. Чем больше вырастает гуманитарная система — ООН, доноры, крупные НПО, — тем медленнее она реагирует. Согласования и отчетность тормозят поставки, и пока структуры спорят о процедурах, люди продолжают погибать.
Цена нейтралитета. Чтобы доставить помощь, гуманитарные организации обязаны сохранять нейтралитет и договариваться со всеми сторонами. На практике это означает, что им приходится сотрудничать даже с теми, кто сам несет ответственность за катастрофу. Например, доступ в лагеря беженцев или к осажденным городам возможен только с разрешения тех, кто держит людей в блокаде. Организации соглашаются, чтобы спасти жизни, но цена этого компромисса очевидна — вооруженные силы начинают использовать помощь как рычаг давления и как подтверждение собственной легитимности.
Давайте попробуем сделать вывод
История гуманитарной помощи — это история вечного парадокса: попытки примирить войну и сострадание. Но война по своей сути несет кровь, жертвы и смерть. Ожидать, что в условиях осад, бомбардировок и голода мирные жители будут защищены, — значит закрывать глаза на природу самой войны.
Можно сколько угодно повторять, что сражаются государства и политики, а не народы. Но в реальности именно обычные люди оказываются в заложниках, гибнут от голода и прячутся под обстрелами.
Женевские конвенции, резолюции ООН, заявления дипломатов — все эти механизмы звучат внушительно, но раз за разом показывают свою ограниченность. Они фиксируют идеал, но почти никогда не способны изменить реальность. Поэтому перед человечеством встает главный вызов. И он не в очередных декларациях, а в поиске принципиально новых инструментов, которые смогут работать там, где война уже идет.