Роман Каплун — профессионал рекламного и продюсерского бизнеса, репатриировавшийся в Израиль восемь лет назад. С начала войны 7 октября он вместе с командой волонтеров снимает фильмы о выживших, свидетелях и героях. Их YouTube-канал OTEF стал уникальным видеоархивом войны — со свидетельствами, которых нет больше нигде.
«Да, мы ведем информационную войну, — говорит он. — Но по сути, мы пишем историю». В одном из новых фильмов, который выйдет уже 18 апреля, в пятницу — интервью с полицейским, который в одиночку уничтожил 13 террористов на трассе 232, спасая проезжавших людей и семью в кибуце. В другом — рассказ бывшего офицера, потерявшего друзей и племянницу в разрушенном участке полиции Сдерота.
«Мы ищем тех, кого никто не знает. И даем им голос», — говорит Роман. Эти фильмы не о политике. Они о памяти. О том, чтобы спустя десятилетия внуки героев могли увидеть: кем были их родные.
О том, как создается этот архив боли, борьбы и достоинства — в нашем интервью.
Как появился OTEF?
Р: Проект появился почти сразу после 7 октября, когда мы увидели, что по всему миру начали вбрасываться фейки и пропаганда. Я из профессионального мира рекламы, с опытом в Кембридже и Лондоне, с большим диджитальным бэкграундом. Мы сразу поняли, что это атака бот-ферм, и начали с аналитики.
Мы создали киберсистему — она известна в Кнессете, в комитете по безопасности. Это искусственный интеллект, который моментально блокирует враждебный контент и даже аккаунты. Вторая часть проекта — это распространение информации в поддержку Израиля через разные страны, чтобы обходить блокировки.
Но чтобы все это функционировало, нужны средства и поддержка.
Ты с командой также делаешь видеоконтент?
Р: Да. Мы начали снимать документальные фильмы и интервью с теми, кто связан с 7 октября. Это не обязательно очевидцы — это могут быть психиатры, полицейские, медики. Мы делаем это профессионально, своими силами. Продюсер канала Зои Кац, она же — жительница Голан и патриотка, помогает с разрешениями и организацией съемок.
Мы считаем, что создаем архив свидетельств. Хронология, которая, кажется, никем не ведется подробно. Мы документируем, пока следы еще свежи.
С кем вы разговариваете — с антисемитами или с теми, кто сомневается?
Р: С теми, кто сомневается. Жестких антисемитов не переубедить. Они спамят, угрожают, но мы не удаляем комментарии — пусть алгоритмы работают. Тем не менее, я слежу за их нарративами — это аналитика. Мы видим, как они сначала отрицали сам факт 7 октября, а теперь говорят, что «это мы сделали сами». Мы подстраиваем под это контент.
Вернемся к фильмам. Планируются ли переводы?
Р: Да, но ресурсов не хватает. Перевели несколько фильмов на английский и иврит, но на иврит — по просьбам. Смысла особого в переводе на иврит не видим, но люди просят. Поймите меня правильно – здесь, в Израиле, ведь и так все все знают. Основной фокус — на английский, немецкий, испанский. Ищем волонтеров, потому что все делаем на свои средства.
Какая история, которую ты услышал, за время своей работы, особенно тебя потрясла? Лично потрясла.
Р: Почти все. Но особенно две:
Первая – наш визит на место фестиваля «Нова». Мы снимали три дня, были на месте, видели трассу смерти. Это все невозможно забыть.
Знаешь, что нас удивило? Когда мы сняли фильм про выживших с «Новы» — у нас там два главных героя, ребята, которые после всего пережитого создали реабилитационный центр. Мы показали фильм тем, кто туда ходит — и получили неожиданный фидбэк. Люди говорили: «Столько деталей, такая точность, такая глубина… На иврите таких фильмов просто нет».
Вторая – Мадж эль-Шамс. Канг — наш друз – оттуда. Он пошел воевать 7 октября без повестки, вместе с братьями. Просто собрался — и пошел. На тот момент за плечами у него уже было 420 дней службы [27 июля 2024 года в друзском поселке Мадждаль-Шамс на Голанских высотах произошла трагедия: ракета, выпущенная из Ливана, попала на футбольное поле, где играли дети. В результате взрыва погибли 12 подростков в возрасте от 10 до 16 лет, более 40 человек получили ранения. Это нападение стало одним из самых тяжелых на севере Израиля с начала войны в октябре 2023 года]. Взял короткий отпуск — и вернулся на фронт. Он был одним из первых, кто прибыл на место трагедии, чтобы собирать тела. Канг показал мне фотографии, которые нигде не опубликованы. И не будут. Потому что это — невообразимое. Если сказать «ад» — это не сказать ничего. Детские тела, обрывки, органы — на заборах, на земле. Эти кадры останутся у него. И в памяти. Он — герой, о котором никто не знает.
Канг также познакомил нас с семьями убитых детей. Эти люди были очень благодарны нам – за то, что мы не забыли про них, про их трагическую историю.
Но… Очень болезненно — не только трагедия, но и то, как общество склонно стирать травмирующий опыт. Ни одного СМИ на открытии мемориала в Мадж эль-Шамс не было. Мы до сих пор поддерживаем связь с семьями, и хотим вернуться туда с новыми проектами.
Север тоже произвел на меня сильное впечатление. Я ездил в Кирьят-Шмону. И вот, понимаешь, ты можешь слышать об этом, читать — но когда приезжаешь туда сам, это совсем другое. Это не просто слова. Когда ты видишь города-призраки своими глазами — пустые улицы, заколоченные окна — это пробирает. Мы попали туда до так называемого перемирия, как раз во время обстрелов. Танки грохотали, ракеты летели, сирены. Мы возвращались, а вокруг — горящие машины, горящие леса. Все это мы даже сняли.
И это на самом деле не история про смерть. Это история про нападение. Про боль страны. Север просто вымер – люди не возвращаются. Они уже обустроились в центре, у них там садики, работа. А сюда кто поедет? Боятся. Метула вообще превратилась в военную зону.
Вот это, наверное, впечатлило меня особенно — но уже с другой стороны. Боль за страну. Боль за то, что никто особо не говорит про Север. Пишут мне: «Как будто Севера вообще не существует». И это уже наша внутренняя история. И она мне, если честно, совсем не нравится.
Что, по-твоему, должно быть «утром после войны»?
Р: Прекратить оправдываться. Израиль — единственная страна, которая до сих пор объясняет, почему она существует. Это видно и в кибервойне: наша защита — это тоже форма оправдания. Нам нужно перестать мямлить. Перестать доказывать. Просто делать. Просто существовать — без объяснений.
Как ты думаешь, что должны делать люди, которые сейчас не могут все это «вывезти» эмоционально?
Р: Для обычных людей — если они понимают, что у них начинает «съезжать крыша», нужно абстрагироваться. Жить в постоянной боли — опасно для психики. Для нас очень важно, чтобы люди, сохраняя себя и собственное здоровье, все же имели возможность восстановить в памяти всю хронологию тех трагических дней.
То есть вы своими фильмами оставляете память?
Р: Мы с командой чувствуем, что это уже миссия. Я принял ответственность. Пройден путь, и теперь нельзя останавливаться. Да, эмоционально тяжело. Но кто-то должен это делать. И такие люди должны продолжать говорить, снимать, фиксировать.
И последнее — ты упомянул, что всегда ищете героев для новых фильмов?
Р: Да. Если кто-то был свидетелем 7 октября или связан с этим профессионально — врач, психиатр, полицейский, фотограф — мы приедем, снимем, зафиксируем.
Это нужно.
