«Кто из вас приехал в Израиль в 90-е?» — вверх, к потолку, бодро взлетают человеческие руки. «Так, где-то половина зала. А теперь скажите мне, кто тут репатриировался после 2014-го года или в последние три года?» — руки меняются, и на этот раз поднимается уже явное большинство.
Да, так и вышло. На финальной встрече проекта «Как в кино», цель которого была как раз в том, чтобы объединить русскоязычных репатриантов всех поколений, именно это и произошло: в одном зале оказались и представители «колбасной» алии 90-х, и те, кого называют «тыквенной» волной — идеальный расклад для подобной сходки. И чем вам не как в кино?
Что за проект?
Представьте: вы смотрите фильм — а на экране вдруг не просто сюжет, а реальная жизнь вокруг. И пазл начинает складываться: вот почему так, вот откуда это. Проект «Как в кино» как раз об этом — о том, как через культовые израильские фильмы и живые разговоры понять, что это за страна, как тут живут, смеются, спорят и помнят. Так, с октября 2024 по июль 2025 прошли десять кинематографических встреч. Это была последняя. Для этого проекта, но, конечно, не для его основательниц — представительниц двух абсолютно разных поколений репатриантов.
Лена Руссовская приехала в Израиль маленькой девочкой, в те самые 90-е. Она из «полуторного» поколения. Да, есть тут у нас и такое... Лена — журналистка, радиоведущая и основательница комьюнити с названием «Русские женщины без чувства юмора и их друзья». Иронично.
Татьяна Глезер приехала в страну не так давно. После 2014-го. И, скорее всего, вы ее прекрасно знаете — заочно. Именно Таня стоит за сообществом «Тыквенный латте» в Facebook. Ну вот, я же говорю, вы ее знаете.
*****
«Если взглянуть на историю становления израильской государственности, не будет преувеличением сказать: Израиль — это в значительной степени политический проект русскоязычных и идиш-говорящих евреев. Именно они стали отцами-основателями, идеологами и практиками сионизма», — говорит Лариса Ременник, израильский профессор, исследователь волн русскоязычной алии.
Перед показом фильма она проводит небольшую лекцию, посвященную большой волне алии 90-х, репатриантам 2000-х, «полуторному поколению» и, конечно, «тыквенной алие» — ну и, собственно, главным различиям между ними. А различия имеются, потому что все эти поколения — это ведь не просто разные годы. Это, можно сказать, разный срез истории, через которую проходит наш мир, а мы вместе с ним.
Алия 90-х: «Это было нечто вроде бодрого отчаяния вперемешку с безысходностью»
Алия 1990-х годов — одна из крупнейших и самых значительных волн репатриации в истории Израиля. В страну приехали около миллиона человек, в основном из бывшего Советского Союза. Лариса, кстати, была среди них.
«Мы уезжали практически как полубеженцы — из разваливающейся постсоветской империи с ее новой, непредсказуемой экономикой, повальной безработицей, бедностью, преступностью, вспышками национализма, войнами на окраинах бывшего Союза и откровенным антисемитизмом на улицах наших городов», — вспоминает она.
Алию 90-х профессор Лариса Ременник называет экономическими мигрантами. И, пожалуй, это были очень смелые и отчаянные люди, говорит она:
«Многие кинулись в омут эмиграции, не особенно задумываясь, не слишком взвешивая плюсы и минусы, не оценивая собственные ресурсы, не понимая, что их ждет. Потому что это была полная неизвестность. Большинство из нас тогда никогда не бывали за границей. Вообще. Не говоря уже о том, чтобы знать что-то конкретное о стране, в которую направлялись».
Алия 1990-х годов заметно отличалась по составу от сегодняшней. Большинство репатриантов — около 75% — прибыли из глубинки бывшего Советского Союза: из небольших городов России, Украины, Беларуси, Молдовы, Узбекистана, Казахстана.
Лишь четверть приезжих были из столиц и крупных центров вроде Москвы, Петербурга или Киева. Люди ехали практически без каких-либо личных ресурсов. Все, что у них было, — это советское образование и дипломы, которые, как вскоре выяснилось, мало кого интересовали в Израиле.
«У нас не было ничего: ни иврита, ни английского, ни знакомств, ни связей. Очень немногие могли рассчитывать на помощь родственников или знакомых — таковых у большинства просто не было», — объясняет Лариса.
Значительная часть репатриантов — более половины — были старше сорока. А это, очевидно, не самый подходящий возраст для резкой смены жизни, особенно если нужно с нуля осваиваться в чужой стране и искать свое место в новом обществе.
Одной из ключевых особенностей этой волны была невозможность отступления. Возвращаться было некуда, а переезд в третью страну казался для большинства недостижимым. Лариса подчеркивает, что тогда все понимали: нужно любой ценой выжить, приспособиться и остаться в Израиле — выучить иврит, найти работу, помочь детям как-то встроиться в новое общество.
«Это было нечто вроде бодрого отчаяния вперемешку с безысходностью», — улыбается она. Люди в зале тихо смеются в ответ, словно бы вспоминают свои давно забытые личные истории.
Новая алия
Новая волна репатриантов кардинально отличается от алии 90-х. Начать хотя бы с того, что это молодые люди 20-40 лет. Представители городского среднего класса, у которых на родине все было устроено: стабильная работа, достойный доход, международные поездки, комфортный быт. Они не планировали уезжать. Многие приняли решение в спешке, буквально за считаные дни, под давлением событий, которые полностью перевернули привычную жизнь. Они бежали не из-за экономических причин, но политических.
Но главное различие, говорит Лариса Ременник, между алией 90-х и новой волной заключается в том, что у нынешних репатриантов Израиль не обязательно является конечной точкой. Они либо могут вернуться, либо поехать дальше, путешествуя по миру. И это довольно сильно влияет на интеграцию нового израильтянина в местное общество.
Еврейская идентичность у репатриантов последних волн, считает Ременник, довольно слабо выражена. Как правило, у них есть финансовая подушка, которая позволяет не спешить с поиском работы и не торопиться с изучением языка. Многие сохраняют прежнюю занятость — работают удаленно, как делали это до переезда. В результате интеграция в израильское общество происходит медленно: иврит осваивается «леат-леат», а все социальное взаимодействие сводится к близкому русскоязычному кругу — семье, друзьям, онлайн-коллегам.
При чем здесь колбаса и тыква?
«Колбасная» алия — это неофициальное название репатриантов, которые приехали в Израиль в 90-х годах. Мол, ехали не по идеологическим, а по материальным причинам — «за колбасой». То есть не потому, что мечтали о жизни в еврейском государстве, а потому что в разваливающемся СССР стало по-настоящему плохо: бедность, дефицит, страх, распад. Израиль же казался страной стабильной, с полными прилавками и социальными гарантиями. На контрасте с ранними волнами алии — идеалистами, пионерами, кибуцниками — репатрианты 90-х воспринимались как прагматичные мигранты.
Да, большинство приехавших действительно бежали из-под обломков Союза: от безработицы, антисемитизма, войн и обнищания. Но они привезли с собой высокий уровень образования, профессиональные навыки, культурный багаж. Именно «колбасная» алия дала Израилю тысячи врачей, инженеров, ученых, артистов и офицеров. Это поколение изменило лицо страны, усилило ее интеллектуальный и экономический потенциал.
За волной репатриации 2022–2023 годов, пришедшей из России, Украины и Беларуси, быстро закрепилось ироничное прозвище — «тыквенная алия». Появилось оно неожиданно, из одного случайного поста в репатриантской группе на Facebook.
Одна из новых репатрианток, Татьяна Шеремет, с легкой самоиронией спросила: «Где в Израиле можно найти тыквенный латте?» Вопрос был написан в духе саркастической адаптации к новой реальности, но публикация неожиданно стала вирусной. Она разошлась по русскоязычным соцсетям, породив шквал комментариев, мемов и, как это часто бывает, — волну негатива. Многие восприняли вопрос как символ «завышенных ожиданий» и культурного непонимания, мол, новоприбывшие ищут латте вместо того, чтобы осваивать иврит и вставать на ноги.
Так и родился термин «тыквенная алия» — полушутливое, полукритическое название новой волны репатриации, которая сначала называлась «военной» (в связи с войной в Украине и мобилизацией в России), но быстро уступила место более живучей и народной «тыквенной».
«Друзья Яны»
В зале гаснет свет и начинается кино. Ради него мы тут, собственно, и собрались. На дворе начало 90-х. Молодая русскоязычная пара — Яна и ее муж — приезжает в Израиль в поисках лучшей жизни. Но вскоре муж бросает Яну — беременную, без документов, без работы и без поддержки. Ее вынужденным соседом становится Илия — израильтянин, нелепый и поначалу абсолютно чужой. На фоне Первой войны в Персидском заливе и тревог, которые сотрясают весь Израиль, между этими двумя очень разными людьми начинает зарождаться дружба и притяжение.
Смотрю я и думаю, а чем не наши дни? Молодые репатрианты все также приезжают в Израиль в поисках лучшей жизни — пусть теперь их не так беспокоит вопрос денег (хотя кого мы обманываем), но им важно жить в свободной стране. Свобода — а не с этой ли целью вообще создавалась эта страна? Израильтяне все также кажутся сперва какими-то чужаками — громко кричащие, забрасывающие ноги на сидения в автобусе, слишком приветливые... ну прям слишком, понимаете? Война и сирены — все осталось на месте, даже после смерти Саддама.
Что нас объединяет?
Есть одна неочевидная вещь, которая неизменно объединяет все волны алии — мы обязательно будем друг друга немного недолюбливать. Это, можно сказать, наша национальная форма близости.
Те, кто приехал в Израиль в 50–70-е годы, смотрели на репатриантов 90-х с недоверием и звали их «колбасной алией» — мол, приехали за колбасой, а не за сионистской мечтой.
Когда «колбасная» обжилась, выучила иврит, построила больницы, заполнила консерватории и начала голосовать на выборах — случилась новая волна. И вот уже они, вчерашние новички, с легким прищуром смотрят на репатриантов 2022 года: «Что это вы, иврит не учите? Все у вас онлайн, все по-английски, никакой идеи!»
А мы что? Мы просто ждем следующую волну, чтобы рассказать им, как в свое время променяли комфорт на свободу. Укажем им на то, что они недостаточно идейные. Научим, как жить.
Что поделать, мы разные, с ожиданиями и претензиями, травмами и историями. Ругаемся, вздыхаем, ворчим друг на друга. И пусть. Главное, что в одной, своей стране. Такие мы — репатрианты. Такие мы — израильтяне.